Вера до крещения Руси

До крещения Руси вера русских представляла собой унаследованный от славян политеизм – многобожие.

Одно из первых письменных описаний религии славян дал византийский историк Прокопий Кесарийский (VI век): «Эти племена, славяне и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве (демократии), и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается делом общим. И во всем остальном у обоих этих варварских племен вся жизнь и законы одинаковы. Они считают, что один из богов, творец молнии, является владыкой над всеми, и ему приносят в жертву быков и совершают другие священные обряды. Судьбы они не знают и вообще не признают, что она по отношению к людям имеет какую-либо силу, и когда им вот-вот грозит смерть, охваченным ли болезнью, или на войне попавшим в опасное положение, то они дают обещание, если спасутся, тотчас же принести богу жертву за свою душу; избегнув смерти, они приносят в жертву то, что обещали, и думают, что спасение ими куплено ценой этой жертвы. Они почитают реки, и нимф, и всякие другие божества, приносят жертвы всем им и при помощи этих жертв производят и гадания» (Прокопий Кесарийский «Война с готами» Книга VII книга III).

У русского христианского книжника XII века в «Слове об идолах» различается три этапа славянского многобожия:
1. Славяне сначала «клали требы упырям и берегыням»;
2. Под влиянием средиземноморских культов славяне «начали трапезу ставити Роду и рожаницам»;
3. Начали поклоняться «проклятому Перуну и Хорсу и Мокоши и Вилам».
Несмотря на то, что вера в упырей и берегынь возникла еще в эпоху каменного века, она продолжала существовать и в более позднее время. В ней отразилось первобытное представление людей о том, что в окружаемом мире действуют злые и добрые духи. Они находятся в состоянии непрерывной борьбы друг с другом. К злым духам славяне относили упырей – вампиров, якобы нападающих на людей и сосущих их кровь, оживающих мертвецов, оборотней, способных нанести живущим на земле серьезный ущерб. Упырям противостояли добрые духи берегыни, и люди всячески старались им помочь в этой борьбе путем произнесения заклинаний и ношения амулетов – оберег. Злым духам люди также приносили жертвы, чтобы умилостивить их.

В ряде источников содержатся сообщения о том, что восточные славяне поклонялись и приносили жертвы колодцам, озерам, рекам, рощам. По-видимому, данный культ зародился, когда протославяне жили в основном за счет охоты, рыболовства и собирательства. Леса и водные пространства ими почитались как священные, дающие пищу и воду.

До сих пор хорошо сохранилась память о таких божествах, как водяные, русалки, черти, лешии, домовые, ставшие героями русских сказок, литературных произведений, живописи.

К. Маковский. Русалки.

А. Шишкин. Заря-Зареница.

М. Врубель. Пан

Род и рожаницы представлялись в виде божеств плодородия. Появление данного культа свидетельствовало о переходе праславян от кочевой жизни к оседлой, от различных промыслов к земледелию, благодаря которому жизнь стала более стабильной, Род представлялся творцом Вселенной. Он «вдувал» в людей жизнь, повелевал небом, распоряжался дождем, был тесно связан с земными водами и огнем, посылал на землю молнии. В его подчинении находилось и подземное царство. Вместе с Родом обычно выступали рожаницы – богини плодовитости и плодородия, воспринимавшихся как небесные Хозяйки Мира: мать Лада и дочь Леля. Над ними возвышалась Мокошь (или Макошь) – олицетворение Матери-Земли, в которой усматривали покровительницу урожая и одновременно прародительницу Мира. Каждый год 9 сентября отмечался день Рода и рожаниц. Это был праздник в честь окончания всего цикла земледельческих работ, на котором опробовались каши, творог, мед и другие плоды завершённых трудов.

Род

Перун

Мать сыра Земля (Мокошь)

Велес

Даждьбог

Сварог

Переход русского народа от славянского политеизма к православному монотеизму был, конечно, не одномоментным, а исторически длительным. Этот переходный этап принято обозначать как православно-языческий синкретизм (нерасчленность, слитность).

Есть произведения искусства того периода, имеющие признаки обоих источников синкретического мировоззрения. Наглядный пример – «Слово о полку Игореве», написанное через двести лет после начала крещения Руси. Вот характерные выдержки из этого произведения: «… вещий Боян, внук Велесов … Див кличет на верху древа … Уж ветры, Стрибоговы внуки … Погибала жизнь Дажьбожиих внуков … И встала обида в силах Дажьбожиих внуков, Девой ступя на Троянову землю … крикнули Карна и Жля и по Русской земле поскакали, Мча разорение в пламенном роге … Вергнулся Див на землю … Донец говорит: "Ты, Игорь-князь! … Игорь в ответ: "Ты, Донец-река! … К святой богородице Пирогощей … Поборая за христиан полки неверные».

К сожалению, очень многое из культурного достояния древнерусского общества безвозвратно утратилось, особенно, из-за пожаров, в ходе вражеских нашествий, перемежавшихся княжескими междоусобицами. Многое уничтожалось духовенством православной церкви как «порождения языческого суеверия». Но и то немногое, что сохранилось, убедительно свидетельствует, что русские до перехода к православию имели развитую духовную культуру, умели ценить и создавать прекрасное.

С ростом влияния православия мировоззрение славянского политеизма не исчезло полностью, а отчасти продолжило жить под покровом новых религиозных образов и обрядов. В результате на Руси утверждалось православие самобытное, которое не во всех чертах повторяло византийский прототип. Поэтому можно сказать, что сложилась русская православная вера с Русской православной церковью.

Город Велеса

Есть в Ленинградской области, город Волосово, названный так от имени бога Велеса (Волоса, Власия).

Герб города Волосово

В гимне города есть слова:
Велес, Волос, Власий – божество,
От тебя наш град берет начало.
Волосово – древнее родство.
Узами судьбы нас обвенчало.

Геральдическое описание герба:
В зеленом поле сидящий прямо на золотом дамасцированном троне старец в длинной древнерусской одежде, держащий на коленях гусли, на которых возложена его правая рука, а в левой руке – посох. Из-за трона по сторонам выходящий бык вправо и медведь – влево. Все фигуры золотые.

Из обоснования символики Герба
Золотая фигура старца символизирует многовековую историю Волосово – сначала деревни, в XX в. – рабочего поселка, райцентра, с 1999 г. – города. Первое упоминание о Волосово относится к 1499 г. Древняя легенда гласит: на месте между селениями Кандакюль и Сельцо славяне поклонялись богу Велесу (Волосу, Власию) – покровителю скотоводства. От его имени и ведет свое название Волосово.
Старец, сидящий на троне с выходящими из-за него медведем и быком символизируют образ Велеса – «скотьего бога». Медведь – символ предусмотрительности, а бык – плодородия и процветания. Гусли символизируют упоминание в «Слове о полку Игореве» Бояна, как внука Велеса. Зелень – традиционный цвет природы, ее возрождения каждую весну, символизирует надежду, изобилие, здоровье, свободу и радость. Символ лесных богатств и сельскохозяйственных угодий. Золото – духовное величие, могущество, силу, постоянство, справедливость, добродетель, верность.
На Волосовской земле проводятся праздник народного творчества и областной праздник славянских культур «Славянское кольцо». В городе работает досуговый центр «Родник» с большим концертным залом, библиотекой, историко-краеведческий музей, Волосовская школа искусств им. Н.К. Рериха, парк культуры и отдыха «Велес». Особое внимание уделяется развитию народных художественных промыслов и ремесел. Имеется русский народный хор.

Мифология дохристианской веры русского народа, как и мифология античной Греции, богата сюжетами, образами, словесностью. Она так же имела большое нравственное значение. Пример тому – чудный миф о Купале и Костроме, в котором категорически не допускаются любовные отношения между братом и сестрой. Этот миф, надо полагать, предотвращал пагубное для здоровья всего народа кровосмешение.

Купало и Кострома

Давным-давно прилетали на Русь Ирийские птицы. И первою – птица печали Сирин. Она пела чудесные песни, сидя на кусту калиновом. Кто слушал её, забывал всё на свете, и следовал за Сирин в Навь. А рядом на малиновом кусточке птица Алконост пела песни рассветные. И столь они были прекрасны, что и разуму внять невозможно. Как начинала птица Алконост чудно и сладко те песни петь, всякая душа трепетала, как цветок на поветрии утреннем.

Однажды, в день осеннего равноденствия, бог Огня Семаргл Сварожич встретил на берегу Ра-реки (древнее имя Волги) несказанно красивую богиню Ночи Купальницу. А спустя 9 месяцев, в день летнего солнцестояния у Семаргла и Купальницы родились сын и дочь. Сына назвали в честь матери Купало, а дочку – Костромой.

Как подросли братик и сестрёнка, сказала им мать Купальница, отправляясь в плаванье по Морю снов:
«Вы не слушайте в ночи птицу Сирин! Не садитеся под калинов куст! Сладко Сирин поёт-распевает, но кто слышит её, умирает и ступает в Навь за Вечерней Зарёю. Вы поутру идите ко кусту малинову, слушайте Алконостовы песни, радуйтесь цветущему полю, встречайте там Зарю-Зареницу!».

Не послушались Купало и Кострома матушки Купальницы. И тайком сбежали они послушать в ночи песни Сирина, а поутру – Алконоста.

Во долинушке калинушка стоит, птица Сирин на калинушке сидит. Рядом во долинушке малина, на малине сидит птица Алконост. И Купалушко заслушался песней птицы Сирин. Казалась она ручейков журчаньем иль плесканьем волн на закате.

Зачаровала та песня Купалушку, прикрыл он глазки и забылся. Тогда унесла его птица Сирин за тридевять земель в Навье царство. А сестрица его Кострома песней птицы Алконоста заслушалась. Словно всполохи солнца на море узрела иль мерцанье Зари на рассвете. И не видела Кострома, как пропал её братец Купало.

Плачет Кострома, причитает, кличет она Купалу, но её он не слышит. Унесла его птица Сирин далеко за дремучий лес и за горы.
С тех пор не раз вьюги белые покрывали землю снегами, а весною земля оживала и опять цветы расцветали, травушки-муравы подымались. Не раз с тех пор Солнце Красное ходило по кругу Сварожьему.

Как у Моря-Лукоморья, в тихом устье реки Смородины, у того у Камня горючего птица Сирин садилась на калинов куст. Златые перья роняла, слово Костроме молвила: «Ой да ты, Кострома молодая, скоро быть тебе, красавица, замужем, свадьбу играть и на свадьбе плясать. Но не долго быть тебе счастливой. Увенчает Лель златым венцом, а вслед Смерть придёт». Так роняла она златы пёрышки, так вещала птица младой Костроме. И решила та, молодёшенька никогда не выходить замуж, а остаться девою. Как решила, – сбирала златы пёрышки, потом свила из них веночек.
Вдоль по речке, по Смородинке девицы-подружки гуляли. И пошла гулять с ними Кострома. Сплетали они веночки, по воде их пускали да приговаривали: «Ой, Смородинка-речка, расскажи, с кем мне век вековать и кого лю'бым звать?». Так гадали они: кто венок подберёт, тот и замуж возьмёт.

Кострома ж, млада-молодёшенька, свой венок с главы не снимала, и по реченьке той свой венок не пускала. Но налетели тут ветры буйные, и пошли дожди частые, и сорвали венок с её головы, понесли его по реке Смородине на Приморие-Лукоморие. И русалки рядом плескались, и шептались мавки с вилицами, да болотницы с водяницами.

Кострома пошла вдоль по бережку, над широкой волной, над глубокой рекой. Смотрит – плот по речке плывёт, а на том плоту трое молодцев. Первый молодец – сам хорош собой, а второй-то первого краше, ну а третий, – златокудрый, краше всех! То был Купало. И молодцы с плота увидели, как гуляют девицы вдоль реченьки да веночки по воде пускают. А один веночек к плоту плывёт: кто его подберёт и хозяйке вернёт? Подобрал тот веночек Купало.

Кликнула им Кострома: «Ой, ребята вы молодые! Вы не видели ль моего венка?». Первый так сказал: «Я венок видал». Второй сказал: «Я в руках держал». Третий – то был Купала – венок подал. Одному Кострома подарила платок, другому – златой перстенёк, а третьему молвила: «Я тебя, молодого, пригожего, нынче мужем своим назову!».

В ту же ночь поженились Купало и Кострома. Ведь не ведал никто, что они брат да сестрица. И были на свадьбе той лешие и мавки свидетелями. А венцами стали – лютиков веночки, кольцами – бересты кружочки. Веселился лесной и водяной народец, счастью молодых не нарадуясь. И купались с русалками молодые супруги, а на крутом бережку через костры прыгали весело с песнями.

А наутро Сирин поведала всё их матери Купальнице. И нельзя же брату с сестрою друга дружку любить по-супружески! Явилась Купальница к детушкам и нашла их утром в объятьях. Знать, преступлен Закон Сварожий! Лишь вода преступление смоет, да огонь от скверны очистит!

Молвил сестре брат Купало: «Будет горюшко тем, что с тобой нас венчали! Будет плакать и мать, что в лесу нас нашла! Мы пойдём, сестрица, к реке, да ко реке быстрой Смородине, да за тяжкое преступление воду примем как искупление». Повалилась Кострома на землю. Поднял её брат Купало и понёс ко широкой реке, ко глубокой воде. Вошёл он в реку и вглубь сестру опустил. Плачет брат Купало, рыдает, тонет тут Кострома, потопает. Только только язычок ещё говорит: «Прощай, братец милый! Прощай, р'одна мать! Примите, родные, последний привет! Прощай, белый свет!». Потом Купало на плот восходил, на плоту погребальный костёр разводил, сам ступил в жаркое пламя, и сгорел он в нём над волнами. Пепел развеялся над быстрой рекой, так обрёл и Купало в водах покой.

Купальница-мать по бережку ходила, всю ночь рыдала, слёзы на цветы роняла и причитала: «Не берите, люди, вы у брода воду – не вода то, а кровь Костромы и Купалы! Не ловите, люди, в тихой речке рыбу: то не рыба это, а тела их! Щуки – их руки, сомы – ноги, водоросли – косы, лилии - очи».

В синем морюшке, во речной струе Купало да Кострома лежали на песочке златом, у брода под кустом. Говорит река Смородина: «Не приму я Купалу и Кострому!». Море говорит: «Не приму!». И волна плещет: «Выплесну!». Боги сжалились, смилостивился, наконец, и Велес: «Поднимайтесь, Купало и Кострома, выходите вы из Смородины и ступайте во дремучий лес! Обернитесь цветком-травою, – той травою, что брат с сестрою, тем цветком, что Купало-да-Кострома!».

С тех давних, давних пор ведающие люди в ночь Купалы цветы рвут и сказывают: «Вот трава-цветок – брат с сестрою, то Купало с Костромою. Братец – жёлтый цвет, а сестрица – синий цвет».

Примечание: цветок Купала-да-Кострома позднее стал называться Иван-да-Марья.